версия для печати
12345678Основное меню

Чижевский занимался не только экспериментальными исследованиями, но и глубоко проникал в философские вопросы, размышлял над проблемами системы познания нового космического мышления. В архиве РАН хранятся созданные им в 1920 году рукописные работы, в которых эта новая система познания нашла свое отражение. Они имели важнейшее методологическое значение и назывались: «Основное начало Мироздания», «Система Космоса» и «Проблема материи (электромагнетизма)»[1]. Главная мысль, на которой строится теория познания Чижевского, заключалась в следующем: все земные явления, природные и человеческие, необходимо рассматривать в контексте взаимодействия Земли и Космоса. «…Не все еще явления природы, – писал он, – кажутся нам просты и понятны. Мы познали лишь те, каковые стоят ближе всего к нам со стороны двух бесконечностей: Величия Космоса и Глубины Материи. Как в неизмеримом океане теряется наша мысль за последними еле заметными звездами, сияющими на ночном небе, и в мельчайших частицах материи, столь же отдаленной от нас, как те последние светила видимой нами вселенной. Размышляя об этих взаимно-противоположных крайностях Природы, человек как бы покидает свою землю, ибо то, что представляется его взорам, выходит из пределов одной земли: это вопросы высшего космического порядка, и разрешение их равносильно разумному объяснению своего существования и постижению всего великого, несоизмеримого с нами, здания мира. И вот перед нами высится ряд вопросов величайшей важности: удастся ли нам когда-нибудь познать природу как она есть, а не как нам кажется. Хаос или гармония управляют всем происходящим в мире; однородно или многоразлично вещество, создающее видимый мир, и что оно представляет из себя; смертна или бессмертна органическая жизнь, случайна или вездесуща она; смертен или бессмертен мир; конечно или бесконечно пространство»[2]. Чижевский обладал редкой и удивительной способностью – правильно ставить вопрос и соответственно получать на него правильный ответ в ходе эксперимента или творческого размышления. Он сразу определил методологически пространство познания, а оно оказалось космично широким, если не бесконечным – от величия или грандиозности Космоса до глубины Материи. Иными словами, пространство познания охватывало и макрокосм и микрокосм. Оно было обусловлено единством обоих явлений и обладало протяженностью от бесконечно большого к бесконечно малому, от бесконечно высокого к бесконечно глубокому. Между этими бесконечностями и заключались все тайны Материи, которые и предстояло познать. Познание же это зависело от правильной его методологии, которую и предложил Чижевский в процитированной работе. Система познания молодого ученого выходила за земные границы. Она также расширялась и в сторону не экспериментальных методов, которые, по убеждению Чижевского, должны были составлять вместе с эмпирическими методами исследования целостную систему познания. «Не все может быть уловимо наблюдением или опытом утверждал он, – [чтобы] создавать гипотезы и теории. Чтобы приблизиться к разрешению этих вопросов, человеку необходимо [иметь] нечто, стоящее вне опыта, а именно известную внутреннюю способность отвлеченного мышления, логическое и образное творчество. Только в этой области ясно обнаруживается скрытая способность человеческого ума проникать, не покидая строго научной почвы, туда, куда не достигает самый современный, непосредственный опыт – в подлинные, сокровенные глубины природы»[3]. Соединение эмпирического метода исследования с вненаучным, или метанаучным, действовавшим в духовном пространстве человека, было необходимо для создания новой системы познания космического мышления. «Но человеческому духу, – отмечал он, – свойственно неискоренимое желание разгадать внутреннюю сущность вещей и дали неба, простертого пред его взорами. И хотя научный прогресс человечества сводится к расширению радиуса наших чувств, к постепенному приближению к нам как бесконечно малых, так и бесконечно больших объектов, все же столкновение желательного с возможным – неминуемо. Это столкновение желательного с достижимым возможно устранить только искусственным путем. И тут человек отыскал себе удовлетворение в том, что воплотил недоступное и непостижимое – в образы; и можно смело сказать, что концепция таких образов принадлежит к величайшим достижениям»[4].

Образное воображение, присущее человеку, Чижевский справедливо отнес к области познания. Образ возбуждал мысль, которая приводила к построению гипотезы или предположению, получавшему впоследствии экспериментальное подтверждение. Он отметил роль творческой интуиции при создании образа и при этом считал, что образ, сложное явление человеческого духа, не совпадает со своим оригиналом, проявление которого требует уже иных способов познания. «Все же образы имели бы значение даже в том случае, если бы они не давали ничего, кроме некоторого удовлетворения чисто человеческой потребности. Однако, при известных условиях, они могут дать значительно больше, ибо они оказывают безусловную помощь научному познанию»[5]. Чижевский был одним из первых, кто создал теорию образа как способа познания. Образ видимый таит в себе невидимое явление, которое, будучи правильно расшифрованным, дает возможность познать это явление и вскрыть его сокровенную глубину. Чижевский писал о том, что волнообразная теория света есть образ, который помог Максвеллу составить уравнения магнитного поля. «Конечно, физик, – писал он, – работающий в лаборатории, не может довольствоваться одним образом: ему необходима модель явления. И вот, выделив известные ему факторы, он производит опыт. Лабораторный эксперимент, которым пользуется современная нам наука, достиг высокого совершенства. Ныне получают в лабораториях шаровые молнии, северное сияние, радуги и облака. Но есть явления, не поддающиеся опыту. И вот тогда на помощь к нам и приходит творчество образов»[6].

Именно это творчество образов давало человеку возможность постигать сложнейшие явления Космоса. Качающийся маятник – вверх-вниз – таит в себе идею умирания и возрождения Космоса. «Само наше существование говорит за то, – утверждал справедливо Чижевский, – что космос уже неисчислимое количество раз восстанавливал себя из самого себя, иначе он давно уже завершил [бы] путь своей жизни и умер. Космос не знает истощения, ему присуща вечная жизнь, обусловленная ритмом, отбиваемым колоссальным космическим маятником. Только одно колебание этого великого маятника заключает всю бездну времени, исчисляемую нами от начала до конца мироздания, которое при следующем колебании начинает свое следующее возрождение и так – без конца»[7]. Читая эти строки, как не вспомнить удивительный образ маятника на фоне Мироздания, который мы видим на картине М.К. Чюрлёниса «Rex»[8], самой загадочной из всех его картин, а также и образ индусской мифологии – бог Вишну, спящий и пробуждающийся на гигантском наге Шеше, символизирующем материю. Здесь возникает интереснейший процесс – переход образа в реальность и реальности в образ по мере познания явления, стоящего за образом. Что же касается бесконечности космического ритма, то это еще одно методологическое положение, которое Чижевский ввел в свою теорию познания и без учета которого невозможно проводить принципиальные исследования ни материи, ни Земли, ни человека, ни самого Космоса. Ритм умирания и возрождения в своем бесконечном выражении свойственен каждому явлению в нашем мироздании. «Мы – дети нашей Матери-Природы, – отмечал Чижевский. – Она хочет, чтобы мы были разумные, в конце концов поняли и полюбили бы ее, ибо уже перестали бы бояться смерти. Так сливаются воедино древние задачи философии и новейшие достижения науки!»[9]

Отмечая несовершенство наших чувств, Чижевский делает одно из глубоких замечаний – «…мир, воспринимаемый нашими чувствами, совершенно не похож на действительно существующий внешний мир»[10]. Данное замечание важно для любой теории познания, ибо оно дает реальную перспективу для дальнейших познавательных исследований. Но на помощь чувственному познанию приходит абстрактное, или отвлеченное, мышление, которое Чижевский называет шестым чувством. Это шестое чувство он считает «суммирующим восприятия первых пяти чувств и создающим новые и новые логические здания, предвосхищающие непосредственные данные самой природы, и только косвенным порядком, посредственно, мы умозаключаем о ином физическом материальном мире <…> Эти логические постройки, высоко возносясь кверху, к познанию макрокосмических сфер, столь же глубоко проникают и вниз, к корням бытия, к истокам вещей вообще!»[11] Он вводит в теорию познания философию, как необходимую ее часть. «Задача философии была бы разрешена наиболее совершенным образом, если бы нам удалось выразить действительность во всей ее полноте и объединить наше понимание в одно логическое целое»[12], – пишет Чижевский, давая этим понять, что новая система должна быть синтетической и включать в себя все доступные человеку способы познания. Но в то же время он старается найти какой-то иной способ, который бы поставил исследуемое явление в полную независимость от самого исследователя. При этом он и сам сомневается в возможности достижения такого положения, ибо постоянной и однородной картины мира пока не найдено и не создана всеобъемлющая эволюционная теория самой природы. В связи с этим ученый обращает внимание на относительность человеческого восприятия, которое так же, как и остальные методологические особенности, должно войти в новую систему познания. Он вводит в теорию познания «принцип гармонической или хаотической организации первопричины всех причин, начала всех начал, созидающего закона всех последующих “законов”»[13]. И далее предлагает для решения этой проблемы «принять какие-то новые принципы исследования и пойти новым, доселе неизвестным путем. Очевидно, необходимо добрести до того пункта, откуда истекают причины всех вещей и явлений, т.е. заглянуть в последнюю неделимую область материи и, восходя выше к нашему миру, проследить изменение и разветвление законов, управляющих элементарными, но все более и более усложняющимися проявлениями жизни самой материи»[14]. Этот новый путь представлялся ему крайне сложным, ибо исследования находились в пространстве, где сформировались уже результаты длительных и сложнейших процессов.

«Мы видим, что каждое физическое явление оказывается результатом бесконечно большого числа причин, совокупностью коих определяются разнообразные части явления. Число этих причин или факторов во всех, без исключения, явлениях весьма велико. Не достаточно ли для нас уверенности в том, что все тела вселенной находятся в большей или меньшей зависимости друг от друга, что, кроме того, магнитные и электрические линии сил логически не имеют предела и должны простираться бесконечно далеко, что все вещества представляют из себя смеси различных веществ, что в самой предельной частице материи – атоме мы видим столь сложные и столь поразительные явления в движении электронов, что ни один математик не взялся бы вычислить положение троп электронов в атоме гелия, не говоря уж о более сложных атомах, насчитывающих их несколько десятков и т.д. А сколько существует сил, еще нам неведомых… И вся эта совокупность кладет на каждое явление свой отпечаток и производит в явлении те или иные изменения. Следовательно, законы, управляющие явлениями природы, складываются из огромного числа физических законов и потому сами беспредельно, трагически сложны, ибо они скрывают от нас тот математически-чистый закон, каковой является последствием влияния одной первопричины на одну физическую величину»[15].

Идея о существовании в Мироздании какого-то изначального единства, выявление которого было насущно необходимым для теории познания на современном уровне науки, не давала ему покоя. Это изначальное единство, полагал он, можно найти лишь внутри, или в глубине материи, на уровне молекул, атомов, электронов и более мелких частиц. Ибо все многообразие проявления космической материи сводится где-то в глубинах материи к единству, которое можно со временем обнаружить и понять механизм последующих процессов.

«Умение обобщать, отыскивать в с виду различных предметах или явлениях сходство есть одно из основных и замечательных свойств нашего ума, а потому и самой природы, ибо наш мозг есть ее координированная часть. Таким образом, наш ум устанавливает сходство, обобщает явления природы, а это обобщение и является научным фактом, из которого в дальнейшем выводится закон, выраженный точно и коротко. Поэтому можно сказать, что метод аналогий, имеющий в основе ряд общих, присущих различным явлениям, черт, – один из тех методов, которые помогают различным отраслям знания соединяться воедино и приближают нас к постижению тех корней, откуда вырастает грандиозное генеалогическое древо физических законов или, может быть, ее единого закона!»[16] – отмечает он. И, размышляя о подобном единстве, он возвращается к древней мысли, где такая идея имела свое место. Но она не была связана с эмпирической наукой, а была результатом метанаучного способа познания, которое находилось в духовном пространстве человека. «Идея неоплатоников, – писал он, – о едином мировом субстрате и идея пифагорейцев о едином правящем миром принципе постепенно отрываются из недр времени и подготовляются к более интенсивной жизни в грядущем»[17]. Космический ритм, который присущ всем явлениям в Мироздании, есть одна из важнейших особенностей, которая объединяет самые различные процессы и проявления энергии и материи. На этой особенности держится методология теории познания космического мышления. «И вот, явления, повторяемость которых незыблемо утверждена, могут быть причислены к этому разряду неформулированных законов. Источником их служат стройные движения в природе: вращения небесных тел, дающие смену дня и ночи; движения их по орбитам, порождающие времена года, морские приливы и отливы, течение рек, кругообороты различных веществ в природе, дыхание земли, наконец, биение нашего сердца, движение мышц, управляющих дыханием и т.д. Одним словом, непременный признак многочисленных движений в природе есть известная стройность, выражающаяся в периодическом повторении на протяжении всего пути одинаковых признаков движения, чередование этих признаков, симметрическая их смена и т.д. И, как видно, стройность движения присуща не только организованной, но в известной степени и неорганизованной материи. Эта стройность порождает в нас чувство красоты, переложимое нами в искусство, и облегчает наше познание природы, благотворно действует на нашу психику и является одним из основных признаков мировой гармонии вообще. И наоборот, нестройная пестрота, перебои сердца, скачки стрелки сейсмографа, мигание пламени раздражают нашу психику, утомляют зрение и служат вернейшим показателем болезненности самого явления. Итак, главный признак стройного движения есть ритм»[18]. Именно стройное движение, и никакое другое, несет в себе творческое начало Космоса в его развитии и его эволюции.

«И, действительно, – продолжает Чижевский, – одно из самых распространенных движений в мире есть движение ритмическое, т.е. такое, при котором точка, которую мы ради наглядности вообразим себе носителем движения, в равные промежутки времени проходит равные пространства, или движение периодическое, при котором точка по истечении определенного времени вновь возвращается на прежнее место в пространстве; последние движения могут быть подразделены на два вида: колебание и вращение, законы которых устанавливаются на основании наблюдений над качанием маятника»[19]. Ритм, а тем более космический, недостаточно изучен современной наукой, несмотря на то, что на ритме, как таковом, держится весь Космос и все Мироздание. Если в какой-то момент этот ритм по неизвестной нам причине прекратится, весь Космос, Вселенная, планеты, человек разрушатся, чтобы никогда уже больше не возродиться. В силу этой особенности ритм можно отнести к тем явлениям, на которых, подобно материи и энергии, держится Мироздание и все процессы, идущие в нем. С ритмом, утверждает Чижевский, связано такое явление как время, реального определения которого не нашли ни наука, ни философия. Давно была замечена субъективность времени, но сущности объективного еще не найдено. «…Необходимо, – пишет Чижевский, – для измерения времени искать меры не в нас самих, а в каких-либо ритмических явлениях природы»[20]. Космические ритмы, ритмы электромагнитных токов пространства, ритмы небесных тел и, наконец, ритмы Солнца, в частности ритмы появления его пятен, – все это «оказывает колоссальное подчиняющее воздействие во всей солнечной системе, в ее органической и неорганической природе»[21], – отмечал Чижевский. Земля не являлась исключением из этого правила. Человек есть часть Космоса, взаимодействующая с его ритмами. И ученый ставит вопрос о влиянии этих ритмов, и прежде всего, солнечных, на исторический процесс и на психологию и физиологию самого человека. «Весьма характерно, – отмечает он, – что многим историческим событиям предшествовали или сопровождали их различные астрономические явления: прохождение комет, возмущения на Солнце <…> И в самом деле, нельзя ли установить полнейшую зависимость биологических и психических процессов, совершающихся в человеке, от периодов колебаний электромагнитного пространства и выяснить ритм исторических событий в жизни человечества»[22]. Мысль была смелой, которую он потом подтвердил фактами и наблюдениями, оставившими свой след в исторических источниках на протяжении многих веков. Давно было замечено, что космические ритмы, влияющие на жизнь Земли, особенно воздействуют на процесс творчества человека. Творчество всегда ритмично, и представить себе какое-либо подлинное творчество без ритма просто невозможно.

«Человеческая жизнь – многосторонна. Она состоит из телесно-духовной деятельности, создаваемой самим человеком и проявляемой им вовне, и органической деятельности, создаваемой природой независимо от человека и проявляющейся внутри него. К первой можно отнести все виды его творчества, ко второй – механику его жизненных функций. И та и другая область, однако, тесно связаны между собою и объединены общим свойством всех своих проявлений – ритмом, который представляет собою упорядоченное расчленение движений в их течении во времени. Ритм мы находим во всех человеческих искусствах – отражении его духовной деятельности: музыке и поэзии, живописи и ваянии. Кроме того, ритм исходит из самого органического существа человека, где он заключен как известный регулирующий элемент наиболее экономного расходования сил. Ритму подчинены внешние движения человека и животных: и гребущий лодочник, и бегущая лошадь вырабатывают тот внешний ритм, каковой соответствует их внутреннему строгому и данному от природы ритму»[23], – пишет Чижевский.

Размышляя о ритме, его природе и взаимодействии его с космической энергетикой, он обращает внимание на сердце, ритм которого поддерживает жизнь человека. Когда сердечный ритм останавливается, то прекращается и сама жизнь. Во всех процессах, идущих в человеке, он замечает ритмы.

«Но не только одни физиологические функции наделены известным ритмом, но и психическая деятельность организована вполне ритмично. Все психические процессы ритмичны. Душевная жизнь представляет из себя сумму ритмов с теми или иными периодами нарастания. Смена разнообразных настроений и влечений, смена деятельности и апатии, бодрствования и сна представляют из себя ритм, который субъективно не ощутим при нормальном состоянии организма, ибо ритм этот не достигает порога сознания. Однако, при малейшем психическом истощении, вследствие понижения порогов единичных нейронов и порога сознания вообще, замедленное биение ритма начинает ощущаться и, наконец, проявляется в виде различных психических заболеваний: апатии, тоски и душевной прострации. Кроме того, некоторые психические болезни сами по себе обладают известной ритмичностью: к разряду таковых может быть отнесено, например, т.н. круговое помешательство. Оно представляет в своем классическом типе чередование душевных расстройств: то приподнятое настроение, подвижность и быстрое течение мысли, то угнетенное настроение, сопровождаемое бредом и заторможенностью мышления. Это чередование мании и меланхолии прерывается паузами полного психического здоровья.

В работе разума все логики отметили известный ритм: аналитического и синтетического суждения, индукции и дедукции, ассоциации и диссоциации, обобщения и абстракции»[24].

Сам процесс познания ритмичен. «Общая форма человеческого познания и, следовательно, научного знания, таким образом, воспроизводит этот ритм параллельно идущих индукций и дедукций, последовательных обобщений и разложений»[25]. И если сам процесс познания обладает ритмом, то для теории познания это явление есть одно из основных в ее методологии. Именно в ритме заключена та могущественная жизненная сила, разгадать суть которой еще предстояло современной науке. Одно из фундаментальных положений теории познания, которое мы находим у Чижевского, – это последовательное и непрекращающееся воздействие космического ритма на формирование и функционирование всех земных ритмов. Два вида ритмов особенно привлекали внимание Чижевского – ритм исторических событий земного человечества и Великий ритм самого Космоса. «Нам представляется, – писал он, – что органическая жизнь вообще и человеческая жизнь в частности равномерно движется по некоторой правильной весьма большой, но в то же время сомкнутой и, вследствие этой сомкнутости – ограниченной, спирали; эта спираль подобна той, какую образует любая точка нашей планеты при своем вращении вокруг своей оси и обращении вокруг солнца. Сутки замыкают известный малый цикл местного, земного порядка, год завершает большой цикл порядка космического. Смена этих малых циклов, по которым совершается физическая, духовная и социальная эволюция, еще в той или иной степени может быть доступна нам при отрывании судеб человечества из зыбучих песков исторического времени; большой цикл в своем свершении должен представлять из себя некий великий и коренной переворот в человечестве, – переворот, который мы не можем ни предвидеть, ни даже предчувствовать, ибо он отделен от нас миллионами малых циклов, из которых каждый занимает целые исторические эпохи.

Чем характеризуется вообще каждая историческая эпоха? В ней, главным образом, мы должны заметить правильное чередование подъема и спуска человеческого прогресса. Перспектива истории представляет собою панораму грозного моря с высоко поднятыми волнами и зияющими безднами между ними. Мы видим, как мировые державы и великие царства, достигнув гребня волны – самой высокой точки своего развития, опускаются вниз, чтобы либо навсегда исчезнуть, либо вновь, совершив трудный путь подъема, вновь показаться на следующем гребне волны. Цикл завершен. Планета Истории прожила свои сутки. Наступают новые. Человечество опять совершает свой подъем, но подъем этот расположен уже в другом месте большого космического цикла. Все признаки, сопутствовавшие прежнему подъему, сохранились и при новом подъеме человечества, но изменились только в характере своих проявлений. Говорят, “человечество сделало шаг вперед”, человечество эволюционирует!»[26].

И еще: «…исторические лица – государственные мужи, гениальные полководцы, великие основатели религий – разве мы не находим их на гребне каждой исторической волны, отделенной одна от другой тысячами лет. Наоборот, мы не находим в новейшей истории ни одной индивидуальности, которая не существовала бы некогда в истории человечества и воспоминания о которой смутно носятся в дошедших до нас скудных отрывках преданий древних религий или мифологий. Все, что существует сегодня, уже было повторено неоднократно на земле и будет повторено огромное число раз и в грядущем, пока не завершится большой космический цикл исторического развития человечества; и что случится далее – мы не знаем и не можем предполагать. После того, как человечество выполнит свою задачу и оправдает смысл своего существования, может быть, начнется новый оборот восходящей космической спирали, ведущей к совершенствованию как мировые материальные системы, так и мировые органические группы»[27].

Здесь мы находим у Чижевского целую философскую картину исторического развития человечества, сделанную на концепции ритма и поэтому более реальную, чем та, которая содержалась в теории исторического материализма. Именно космический ритм есть причина исторического ритма земного человечества. Каков механизм, соединяющий причину с ее следствием, пока трудно сказать. Эта проблема не только требует серьезных научных исследований, но и соответствующего сознания самого исследователя, работающего в рамках концепции новой теории познания космического мышления.

«То обстоятельство, что мы существуем, – отмечает Чижевский, – что мир, видимый нами, находится в полном расцвете и что таких миров, как наш звездный, только в разных стадиях развития, бесчисленное количество на всем протяжении Космоса, – неминуемо заставляет допустить, что развитие происходит не только в одном направлении, но что каждая система, подобно обособленному органическому существу, претерпевает свой цикл развития, начинающийся с зарождения и кончающийся смертью, и что подобно тому, как ни один атом умершего существа не исчезает с лица земли, а целиком входит в круговорот вещества для созидания новых существ, так и на развалинах умершего мира возникает новый, чтобы на своем жизненном пути пройти все стадии развития и, наконец, умереть для рождения следующего нового мира.

Поколения миров – и есть этот грандиозный космический ритм. Единица его – одно колебание космического маятника во времени – занимает биллионы биллионов наших земных лет. Но в масштабе всего великого мироздания оно – еле заметное мгновенье. И потому следует предположить, что не только доступные нам явления природы обладают свойственным им ритмом, но что и все, совершаемое в необъятных просторах мирового пространства, находясь в постоянном движении, отбивает мерные такты вездесущего, непрерывного ритма!»[28].

Исследуя соотношение космических и земных ритмов, Чижевский пришел к очень важному выводу, носящему в системе познания методологический характер: «…эволюция, – пишет он, – в самом широком и обобщающем смысле, – конечна, но количество этих ритмически сменяющихся эволюций не имеет конца»[29]. Этим выводом он заложил методологическое основание для будущего рассмотрения космической и земной эволюции с точки зрения нового космического мышления. Начало или конец существуют лишь в ограниченных рамках какого-либо явления, в бесконечности же нет ни начала, ни конца. «Вечный круговорот вещей, Вечное Вневременное Возвращение – величайшая идея Палингенезиса некогда станет объективным достоянием Науки»[30]. Эта идея владела его воображением ученого и философа. Он возражал тем, кто считал, что идея Палингенезиса отнимает у Вселенной и человека возможность бесконечного совершенствования, ибо каждый раз возвращает этот процесс к исходной точке. Но кто так считал, забывали о том, что эта точка новая, а не та же самая. И новый мир возникает, без сомнения, выше той точки, которая когда-то существовала. В связи с этим хотелось бы привести мудрые слова Германа Гессе, постигшего глубокую мысль Востока: «Мир, как его изображают эти мифы, предстает в своем начале божественным, блаженным, лучезарным, первозданно-прекрасным, как Золотой век; затем он заболевает и портится, все больше и больше впадает в грубость и убожество и к концу четырех все ниже спускающихся мировых веков он готов распасться и погибнуть под ногами танцующего и смеющегося Шивы; но это не конец, все начинается сызнова с улыбкой сновидца Вишну, который играющей рукой творит новый, юный, прекрасный, сияющий мир»[31]. Так свидетельствует индусская мифология, рассказывая о космических бесконечных циклах созидания и разрушения.

«Но очевидно, – отмечает Чижевский, – что вселенная или ее отдельные члены – звездные миры порознь – подвержены тому же космическому принципу, который мы наблюдаем в царстве органической и неорганической материи. Человек, животное и растение рождаются, живут и умирают; металлы, минералы и прочие неорганические вещества созидаются, живут и разрушаются или диссоциируют. То же самое совершается и со звездными системами: они созидаются, живут и погибают, чтобы вновь, переходя из газообразного состояния в твердое, создать новую систему или новый мир. И они, следовательно, подвержены тем же основным фазам, характеризующим всякое проявление материи. Каждая индивидуальность, будь то микроорганизм или планета, должна погибнуть, чтобы уступить место новой, – и эта последняя опять повторяет весь цикл развития предыдущей, чтобы впоследствии дать место новой, и т.д. до бесконечности. Но бессмертие материи (не все ли равно, возвращается она в эфир или нет, а если и возвращается, она вновь из него и возникает), а также бессмертие протоплазмы неминуемо вносит в последующие циклы развития вселенной некоторые свои наследственные особенности. И возможно, что именно это наследство и есть та космическая эволюция, которая смутно угадывается нами»[32].

Последняя фраза этого фрагмента о предполагаемом наследстве космической эволюции представляет большой интерес, так как увязывает космическую эволюцию с ритмом, которым звучит весь Космос и который определяет существование всех его форм. Подобная мысль дала основание Чижевскому поставить проблему о наличии единого принципа во всей Вселенной, соответственно и единого Закона для всех ее форм.

«Мы можем также утверждать, что единый принцип, создающий мир, один и тот же и проявляется в самых удаленных участках вселенной с той же последовательностью и в том же порядке действия. Таким образом, мы приходим к утверждению Единства образующего физического закона во всей вселенной»[33].

Это единство определяет, по мысли Чижевского, и единство познания на Земле и в далеких мирах. Иными словами, все мыслящие существа Вселенной мыслят одинаково. «Есть лишь единственная форма логики, та, которая вытекает из логики закономерности. Следовательно, мы имеем: единство логического мышления»[34]. Сама материя заключает в себе изначальные элементы этого единства. «Именно, нисходя в глубину всего живого, – утверждает Чижевский, – и далее – в глубину материи, мы познаем единое начало, единую основу всего сущего – единство материи – электрон»[35]. Он пишет об электромагнитном мировоззрении, которое «вместо множества обособленных констант выдвигает немногие универсальные»[36]. И продолжает: «И волей-неволей в уме назревает мысль о том, нельзя ли слить воедино все известные нам физические законы и, несмотря на их разнородные происхождения, создать из них один-единственный мировой закон, которому и только которому были бы подчинены и капля росы, отражающая солнце во всем его великолепии, и самое великолепное Солнце! Появление в науке мелкой и простой индивидуальности, на которую разлагается весь видимый материальный мир, – электрона, предвещает близость нового грандиозного синтеза, о котором только могла думать наука»[37].

---

Примечания

12345678Основное меню