Международный Центр Рерихов - Международный Центр-Музей имени Н.К. Рериха

Циолковский


Намаявшись и настрадавшись в плотном мире Земли, наполненном противоречиями, злом, смертельными конфликтами и т.д. и т.п., Циолковский стал мечтать о мире совершенного счастья и покоя, существование которого в корне противоречило законам космической эволюции. Ибо в таком мире отсутствовали противоположения, какими бы они ни были, на которых держалась энергетически эта эволюция.

«Техника будущего, – утверждал он, – даст возможность одолеть земную тяжесть и путешествовать по всей Солнечной системе. Посетят и изучат все ее планеты. Несовершенные миры ликвидируют и заменят собственным населением. Окружат Солнце искусственными жилищами, заимствуя материал от астероидов, планет и их спутников. Это даст возможность существовать населению в два миллиарда раз более многочисленному, чем население Земли. Отчасти она будет отдавать небесным колониям свой избыток людей, отчасти переселенные кадры сами будут размножаться <…> Кругом Солнца, поблизости астероидов, будут расти и совершенствоваться миллиарды миллиардов существ. Получатся очень разнообразные породы совершенных: пригодные для жизни в разных атмосферах, при разной тяжести, на разных планетах, пригодные для существования в пустоте или в разреженном газе, живущие пищей и живущие без нее – одними солнечными лучами, существа, переносящие жар, существа, переносящие холод, переносящие резкие и значительные изменения температуры. Впрочем, будет господствующим наиболее совершенный тип организма, живущего в эфире и питающегося непосредственно солнечной энергией (как растения) <…> После заселения нашей Солнечной системы начнут заселяться иные солнечные системы нашего Млечного Пути <…> Земля оказывается исходным пунктом расселения совершенных в Млечном Пути. Где на планетах встретят пустыню или недоразвившийся уродливый мир, там безболезненно ликвидируют его, заменив своим миром <…> Тяжкую дорогу прошло население Земли. Страдальческий и длинный был путь. И еще осталось много времени для мучительного развития. Нежелателен этот путь. Но Земля, расселяясь в своей спиральной туманности (т.е. в Млечном Пути), устраняет эту тяжелую дорогу для других и заменяет ее легкой, исключающей страдания и не отнимающей миллиарды лет, необходимых для самозарождения»[1].

Все, что здесь написано Циолковским, может быть воспринято неверно. Мы нередко склонны трактовать подобные тексты плоско и прямолинейно, не вникая в суть сказанного. Проблема заселения Космоса может быть вполне реальной в отдаленном будущем. Однако вмешательство человека в космические миры в этой ситуации может создать положение, при котором искусственно созданный человеком космический мир может столкнуться с процессами самой космической эволюции и создать острые кризисные явления. И если к тому времени космический корабль из другой галактики еще не доставит на Землю информацию о законах Вселенной, то такое вмешательство человека, без знания этих законов, может привести к космической катастрофе и нарушению процессов, идущих в пространстве самой космической эволюции. И тогда искусственные миры счастья и добра могут вновь превратиться в миры зла и страданий. Но в подобных фантазиях-знаниях не все лежит на поверхности. Мысли ученого о важной роли Земли не являются, например, утверждением приоритета этой планеты в Космосе. Скорее, здесь выражена ее роль как мира плотной материи в космической эволюции. Плотный мир со всей его высокой дифференциацией, острыми противоречиями, страданиями и гибельными опасностями необходим для продвижения человечества так же, как и миры более высоких состояний материи. И эта гениальная мысль Циолковского о земном этапе космической эволюции крайне важна для понимания этой эволюции, как таковой. «Роль Земли, – писал Циолковский, – и подобных немногих планет хотя и страдальческая, но почетная. Земному усовершенствованному потоку жизни предназначено пополнять убыль регрессирующих пород космоса. На долю земного населения выпал тяжелый жребий, высокий подвиг. Немногие планеты его получают»[2].

Циолковский принадлежит к тем выдающимся личностям, научное и культурное значение которых вырастает с годами. Научный взрыв 20-х годов прошлого столетия много сделал для понимания тех знаний, которые были принесены Циолковским на Землю. «Мы видим, – отмечал он, – что европейская наука буквально подтверждает мои выводы как о полной возможности космических путешествий, так и возможности устройства там жилищ и заселения околосолнечного пространства. Последнее дает в 2 миллиарда раз больше солнечной энергии, чем какое получает Земля. Дело разгорается, и я зажег этот огонь»[3]. Он был глубоко прав. Именно он первый «зажег этот огонь». Огонь действенных космических знаний, огонь, который даст человеку через несколько десятков лет возможность, преодолев земное притяжение, на ракете, разработанной им, вырваться за пределы земной атмосферы и увидеть Космос таким, как видел его он в своих фантазиях-знаниях.

Создавая свою космическую философию и разрабатывая принципы космической ракеты, он не раз обращался к восточной философии, к древним знаниям культуры Востока. Особенно его интересовала индийская философия и, прежде всего, буддизм. Оттуда он взял ряд важных понятий, без которых, как он был убежден, теория космической эволюции была бы неполной. Закон причинно-следственных связей, или карма, упоминается Циолковским в ряде его работ. «В будущей жизни, – утверждает он, – неверные шаги настоящей жизни сказываются отдалением совершенства, царства истины, замедлением прогресса, остановкой его, даже движением вспять к первобытному или животному состоянию»[4]. И еще: «Наша воля, наши поступки – настоящие и будущие – результат давно прошедших времен. А эти родились от времен еще более ранних. Дециллионы лет тому назад, дециллионы дециллионов лет, дециллионы в дециллионной степени – вот времена, вот состояние мира, послужившее причиною современных и будущих лет»[5]. Карма обуславливает наши жизни в течение бесконечного количества лет существования Вселенной. Бесконечны и наши жизни, бессмертная часть которых переходит из одного времени в другое, из одного состояния материи в другое. Карма самым тесным образом взаимодействует с законом перевоплощения, или реинкарнации, который составляет основу космической эволюции человека и без которого эта эволюция теряет свой смысл.

Человек космичен во всех своих проявлениях и является странником в вечности, который несет свою бессмертную энергетику, усовершенствуя и одухотворяя ее от одной жизни к другой и таким образом продвигаясь по спирали космической эволюции.

« – Что же последует за вторым рождением?

– Третье, четвертое и так без конца, и все в новой форме.

– Однако может пройти столько биллионов лет, что и Земли тогда не будет. Как же я тогда оживу и где?

– Вместо Земли будут другие планеты. Вы на них оживете. Форма смертна, но материя бессмертна <…> Оживление, как и смерть, повторяется без конца»[6].

С процессом реинкарнации Циолковский связывал и проблему появления на Земле тех, кого он называл гениями и которые своим творчеством и своими идеями продвигают человечество. «Всякий раз, – утверждал он, – гениально одаренный творец один как бы подытоживает наработанное до него всеми, и затем один пролагает в будущее пути для всех»[7]. Иными словами, гений тот, кто прошел длинный путь бесконечных жизней и в каждой взял жемчужину, которые вместе составили дивное ожерелье, венчающее его. «Высшие люди, – разъясняет Циолковский, подтверждая этим эволюционный процесс реинкарнации, – выходят не из школ, не по аттестации профессоров, не по рекомендации авторитетов, а совершенно неожиданно, откуда их как будто никак нельзя ожидать»[8]. Это он, сам Циолковский, прошел вечным странником через беспредельность Космоса, чтобы принести людям плотного мира Земли знания, добытые им, и позвать их туда, где горит и сверкает множеством миров Красота высокого ума и бессмертного духа.

Мы только начинаем осваивать то, что он принес нам и выразил в беседах с другом и учеником, крупнейшим ученым нашего времени Александром Леонидовичем Чижевским. Они неповторимы и бесценны уже тем, что он, Циолковский, во время бесед чувствовал себя свободно и раскованно, ибо Чижевский понимал его с полуслова. Константин Эдуардович делился с ним мыслями, которые, обретая законченную форму, находили потом место в его статьях и книгах.

«…Никогда так не распалялась его душа, – вспоминал А.Л. Чижевский, – как во время дружеских обсуждений той или иной теории или работы, особенно когда эта тема хотя бы краем касалась его научных интересов. Тут он преображался. Сотни замечательных примеров, гипотез, теорий, как фейерверк, рождались в его уме. Он оживлялся, он кипел, как гейзер, как вулкан, вознося вверх свой душевный огонь. Из скромного учителя он превращался в блестящего ученого, эрудированного во многих областях. Он умел думать вслух, обращаясь к вам и к тем миллионам, которые невидимым строем стояли рядом с ним, с вами… Он обращался ко всему народу, зная, что только весь народ оценит его должным образом, а не отдельные лица. Поэтому Константина Эдуардовича всегда как бы лихорадило: он торопился скорее обосновать свою гипотезу и поскорее опубликовать ее, чтобы приняться за следующую. И так без устали от одной работы он переходил к другой, от другой к третьей и так далее. Это было вечное кипение, вечное стремление познать непознанное и закрепить его в печатном слове. Можно сказать, что это была своего рода мания. Но какая возвышенная и великолепная!»[9]

После бесед с Циолковским Чижевский записывал то, что слышал от него. Помимо этого, многое из того, что говорил Циолковский, как бы врезалось в память Александра Леонидовича. Учитель и ученик беседовали на самые различные темы – о времени и пространстве, о материи и энергии, о научном и техническом прогрессе и, конечно, больше всего о космической эволюции и необходимости познания реального Космоса. Циолковского занимала проблема времени, наиболее таинственного явления, суть которого так и осталась загадкой для современной науки.

«Мирового потока времени, – рассуждал он, – этого странного “явления”, никто и нигде не видел, не ощущал и не мог даже указать, где следует его искать! Этот термин как некоторая необходимость для роста человеческой цивилизации был вымучен из умозрения и дан нам как положение, как аксиома, не требующая доказательств»[10]. Он ставил вопрос о времени смело и иногда даже парадоксально, предвидя новые подходы к нему в будущем и не удовлетворяясь теми, которые существовали в современной науке. «Все современное естествознание, – говорил он Чижевскому, – состоит из догм, не обладающих способностью быть долговечными, ибо они, эти догмы, удовлетворяют мировоззрению сегодняшнего дня и не будут признаны уже завтра. Грядущее столетие будет думать о времени иначе, чем думали Ньютон и Галилей, и, очевидно, не так, как думаем мы. Поэтому мы можем позволить себе роскошь подумать о времени, невзирая на “несомненную” божественность авторитетов»[11]. Он считал, что слово «время» не отражает его космической сути, и то, что мы зовем временем, нужно назвать «энергией или еще чем-либо»[12]. Размышляя о феномене времени, он понимал несовершенство и относительность земных его мерок. Он говорил о человеке, который «все явления Солнечной системы, всей нашей Галактики и всего Космоса вообще стал выражать в земных секундах и тем самым любое явление в Космосе подчинил земному масштабу времени»[13]. Он не признавал такой масштаб, ибо последний искажал космическую суть времени, его беспредельность и безначалие. «…Говоря о космических событиях, их нельзя оценивать с позиций земных секунд, – утверждал он. – Это было бы нелогично и непредставимо. Так, земное время возрастает до таких колоссальных пределов, которые наш мозг (мозг человека в данном случае) охватить не может. Например, миллиарды миллиардов лет. Поэтому такого рода экстремум не имеет никакого смысла для человека. Мы не можем ни понять, что такое вечность, ни представить ее себе»[14].

Земное время не может дать представление о вечности. Вечность имеет иное качество, не соотносимое с ним. «Много лет, – продолжал Циолковский, – я искал объективное время в разнообразных явлениях природы, на Земле и в Космосе, но всюду обнаруживал только “земное”, иначе “человеческое”, время, созданное человеком, его гением, не имеющее ничего общего с объективными данными природы. Время не дано человеческому уму, как свет, а изобретено человеком, как “деталь” некоторой машины, созданной его же мозгом. Мы никогда не видим времени, не ощущаем его хода или его действия на те или иные предметы, но многое приписываем действию времени и часто приписываем без всякого смысла или логики. Так, старение организма мы относим за счет времени. В то же время и с таким же успехом старение можно было бы отнести за счет периодического изменения пространства, в котором этот организм помещается. Или еще что-нибудь другое»[15]. Земное и космическое время расходится не только в масштабах, но и еще в чем-то другом, концептуальном. Он считал, что нужно осмыслить отсутствие «объективного времени» в природе с точки зрения философской, ибо «отсюда вытекает основное философское утверждение о том, что Космос вечен и не сотворен когда-то и кем-то»[16].

Он говорил о том, что Эйнштейну и его последователям не удалось решить проблему времени, и опровергал Г.Минковского, который считал время четвертым измерением. Он размышлял над текстами Евангелия, утверждавшими, что время однажды остановилось, пытался понять древних философов, которые писали, что есть только «вечное теперь». Но и они не могли помочь ему в решении проблемы времени. И он продолжал выдвигать предположения, в истинности которых сам сомневался.

«Но “время” всегда стоит, – делился он своими соображениями с Чижевским, – движутся только окружающие тела, и мы это движение принимаем за “время”. Представим себе такое нелепое положение вещей – движение времени. Что это значит – я еще сам ничего не понимаю. Движение времени – абсурд, если время только наше представление. Если же время вещественно-материально, тогда оно существует вне нас, независимо от нашего сознания, и, следовательно, оно должно двигаться как некоторая материальная всепроникающая субстанция. Тогда, спрашивается, где она, эта субстанция?.. Открыта ли она в природе? Очевидно, нет»[17].

У него не было достаточной информации для размышления и не хватало ряда данных, чтобы представить себе точную и реальную картину Мироздания. Многие причины космических процессов были от него скрыты, а беря в расчет только земные следствия, решить проблему космического характера не представлялось возможным. Оставалось только надеяться на будущее. «…Пройдут десятилетия или столетия, и человечество освободится как от “мирового потока времени”, так и от времени относительного, хотя и будет носить карманные часы, необходимые ему в повседневной жизни. Тогда будет создана иная физическая картина мира, где времени не будет»[18]. Последняя фраза звучит как пророчество. Может быть, оно и сбудется. Однако современная наука таких надежд Циолковскому не оставляла.

Чижевский потом сделал к этой беседе свое заключение. «Итак, оказалось, что мы стоим у разбитого корыта, – записал он. – Так перед временем стоял великий Аристотель и все доаристотелевские философы. Так стоят и наши современники. Решения для времени еще не найдено! Так, по крайней мере, думал К.Э. Циолковский, и очень близок был к этому представлению Иоганн Вольфганг Гёте»[19].

В июле 1925 года Чижевский вновь посетил Циолковского. Была летняя ясная ночь, и они, покинув светелку, решили поговорить во дворе. «Звездная ночь объяла Калугу, – вспоминает Александр Леонидович. – На небе ни облачка. Мы с Константином Эдуардовичем сошли из светелки вниз, чтобы посидеть на завалинке, побеседовать на открытом воздухе и полюбоваться звездным небом.

Какое совершенство! Какое великолепие в этом блеске и сиянии, в этой игре и лучезарности звезд! Сверхземное и даже сверхчеловеческое! Невообразимое слепцу, но непостижимое уму! Смотри хоть тысячами глаз земное чудо – человек, в это величественное великолепие, но ни причины, ни следствия нигде не увидишь. Бесконечные времена проходят мимо него – этого “вечного теперь”. Звезды сияют как бы перед великим торжеством – сосредоточенно и молчаливо. И так всегда!

Звездное небо! Оба мы хорошо читали небесные иероглифы. Оба мы восторгались строгой геометрией созвездия Ориона, красивейшим блеском Лиры и Веги, лучистыми алмазами Арктура и Сириуса <…>

– Ух ты, какая красота, – громко, набирая воздух в легкие, произнес Константин Эдуардович, – Вселенная перед нами! Миллионы световых лет отделяют нас от них, но мы их видим и познаем. Чудо!.. И все-таки мы, люди, должны готовиться к полету в эту звездную Вселенную – готовиться не покладая рук. Мы должны завоевать его, этот мир, раскрытый перед нами и тем самым данный нам природой во владение. Настала новая эра – эра начала овладения Космосом на гигантских ракетах, которые полетят во все концы Вселенной в поисках новых земель и новых ресурсов энергии. Человечеству открыты пути усовершенствования своего бытия. А вы представьте себе, что если бы весь мир заключался только в Солнце и Земле. Абсолютно черное небо над атмосферой! И это было бы все! Какой ужас охватил бы человечество, когда Солнце стало бы остывать. Вся изумительная история человечества и закончилась бы на Земле… Как труп. Но перед людьми – колоссальное богатство, невероятные возможности, только надо уметь ими воспользоваться. Богатство Вселенной с бесконечным количеством миров, звезд и планет, с неисчерпаемыми источниками энергии, которой человек должен будет овладеть, и во что бы то ни стало. В этом назначение человечества, смысл его существования. И оно пойдет по этому пути, пойдет. Я верю в мощь человеческого разума и не боюсь этих несоизмеримых пространств»[20]. Эта беседа под звездным небом интересна еще и тем, что оба собеседника несли в себе то глубокое космическое ощущение, которое было свойственно далеко не всем. Даже философы, утверждавшие, что человек есть часть Космоса, не всегда сами обладали этим космическим ощущением. Такое соединение созерцания Вселенной и глубинного космического ощущения собеседников было необычным явлением на Земле. Беседа летом 1928 года представляла важнейший этап в развитии мировоззренческих взглядов и Циолковского и Чижевского.

Беседа началась с проблемы ритмических чередований противоположных состояний материи в Космосе, что занимало обостренную мысль Циолковского не однажды. «В этом мире, – рассуждал он, – ничто не вечно, кроме самого мира. Сам мир, сумма масс и энергий, – это констанс, но его части меняются. Эти части рождаются, живут и умирают для того, чтобы возникнуть снова. Мир – это феникс. Всякая смерть есть катаклизм. Ему подвержены звезды, Солнце, планеты, микробы, растения, животные и человек. Катаклизм есть обязательное и неизбежное качество всякой материальной индивидуальности»[21]. Он верил в человеческий разум, в его способность находить меры против подобных катаклизмов, но при этом понимал, что космическая эволюция идет соответственно законам Космоса. По всей видимости, катаклизмы, которые он ощущал и предвидел, и натолкнули Циолковского на идею расселения человечества в Космосе. Он опасался, что Земля может погибнуть от всеразрушительного катаклизма, и предполагал, что, возможно, подымется уровень Мирового океана, и тогда начнется Всемирный потоп, или землетрясения, или другие подобные стихийные бедствия. «Во всяком случае, – утверждал он, – человечество ждут впереди большие катастрофы, и к ним надо быть готовыми <…> Но уже пора кое-что предвидеть и принимать меры – в этом заключается научное предвидение. К сожалению, таким предвидением люди не обладают, более того, если кто-либо позволяет себе говорить об этом, его забрасывают камнями и называют лжеученым, мракобесом»[22].

Позже Чижевский включил в эту беседу свои стихи:

Смеется седой океан
И темную песню поет,
И в берег пленительных скал
Упорными волнами бьет.

Дробится о камень волна
И камень язвит и дробит –
Военной тревоги полна
И смертной истомой томит.

И пальмы на том берегу
Тревожно и глухо шумят,
И слушает зверь на бегу,
Что листья ему говорят.

Знакома им тайна одна –
Извечная тайна морей:
Стремится на берег волна,
И берег покорствует ей.

Пусть звезды в полночи горят,
И Солнце ликует весь день,
И люди, как пчелы, гудят
Столиц, городов, деревень.

Волна наступает на них,
Медлительно гибель несет:
Величье усилий людских
Под водной тоской погребет.

Смеется седой океан
И темную песню поет,
И в берег пленительных стран
Победными волнами бьет[23].


Примечания

1 Циолковский К.Э. Гений среди людей. С. 171–172.

2 Там же. С. 174.

3 Там же. С. 94.

4 Циолковский К.Э. Космическая философия. С. 26.

5 Циолковский К.Э. Гений среди людей. С. 226.

6 Там же. С. 254–255.

7 Циолковский К.Э. Грезы о Земле и Небе. С. 429.

8 Циолковский К.Э. Космическая философия. С. 199.

9 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 68.

10 Чижевский А.Л. Аэроины и жизнь: Беседы с Циолковском. М., 1999. С. 681. (В дальнейшем: Чижевский А.Л. …Беседы с Циолковским.)

11 Там же. С. 682.

12 Там же.

13 Там же. С. 684.

14 Там же. С. 685.

15 Чижевский А.Л. …Беседы с Циолковским. С. 685.

16 Там же. С. 688.

17 Там же. С. 693.

18 Там же. С. 697.

19 Там же. С. 698.

20 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 384.

21 Там же. С. 396.

22 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 400.

23 Там же. С. 401–402.


PAGES  12345678Основное меню

 

© 2001—2024 Международный Центр Рерихов